Литературные опусы

 

Пономарев Александр

ЛЕДОВЫЙ «КРУИЗ» ТЮМЕНЬ — ЛОНДОН 

Уважаемый читатель, Вашему вниманию предоставляется довольно интересный материал о малоизвестных страницах освоения Северного морского пути (СМП), написанных нашими земляками — тюменцами в конце 19-го века. Тем более что эта тема приобрела в наши дни геополитическое значение близкое к критическому, т.к. контроль над СМП — это залог  дальнейшего  развития  и безопасности северных территорий, а значит и всей страны, и, наоборот, отсутствие оного влечет за собой зависимость, стагнацию и прямую угрозу безопасности.

Однако обо всём по порядку. Каждый год в конце июля тюменцы отмечают День города. В 2023 году была 437-я годовщина. В эти дни улицы и площади города наряду с другими атрибутами праздника украшаются многочисленными изображениями герба города Тюмени.

К сожалению, многие тюменцы, а тем более гости города, с недоумением отмечают наличие изображения «кораблика» на гербе города, т.к. в современной Тюмени тема судоходства и кораблестроения в жизни города практически отсутствует. И только этот «кораблик» на гербе города, а также памятник «Первому судостроительному заводу в Сибири», установленный на набережной р. Тура в 2010 году, свидетельствуют о славной истории, глубоких корнях технологий постройки и эксплуатации плавсредств различных типов.

Правда есть ещё торпедный катер, восстановленный и поставленный на пьедестал в сквере у корпусов бывшего Тюменского судостроительного завода (ТСЗ). Но это отдельная большая тема: «ТСЗ в годы Великой Отечественной войны».

Обратимся к хронологии развития судостроения в Тюмени, чтобы по достоинству оценить рывок, совершённый из глубины сухопутного азиатского континента (чему, собственно, и посвящена данная статья) в столицу властительницы морей, на то время — Лондон. Речь идёт о дерзком переходе торговой трёхмачтовой гафельной шхуны «СИБИРЬ», построенной на Жабынском заводе в Тюмени, в столицу «туманного Альбиона».

Маршрут начинался в Тюмени на реке Тура, далее — по рекам Тобол, Иртыш, Обь, Обская губа, затем Северным Морским путем, включая Карское море, Баренцево море, Норвежское море, Северное море и, наконец, по реке Темза на разгрузку к лондонским причалам. После погрузо — разгрузочных работ (разгрузка товара, погрузка балласта), чтобы по свежей волне вернуться, но уже на Балтику, судно было аттестовано в международной страховой компании VERITAS, отделения которой аккредитованы практически во всех морских европейских странах, с присвоением  «Первого класса».

Сомнений нет, «СИБИРЬ» превосходно как и до этого бороздила бы моря, не имея сертификата, но вопрос в том, что владельцы грузов, фрахтуя судно, стремились обеспечить полную страховку товара, как сейчас бы сказали, «полный пакет документов на судне». Думается, что непросто это всё проходило. Прямых свидетельств тому нет, есть только косвенные, т. к. в это время шла очередная русско-турецкая война. Вследствие этого практически вся Европа в лучших традициях «травила» русских (об этих фактах несколько ниже из уст участника событий). А пока из конечной точки путешествия, где подтверждён мировой уровень тюменских корабелов вернемся в начало и проследим, как это все это происходило поэтапно, ступенчато.

В качестве ремарки: хорошо быть разрешающей стороной, но «по щучьему велению» стать субъектом, выдающим сертификаты, не получится. Выводы напрашиваются сами.

Так вот как раз о ступенях речь пойдёт. Первой такой ступенью в Зауралье явилась постройка в 1837 году купцом второй гильдии Тюфиным Наумом Андреевичем в Слободе Туринской, в сотне с небольшим километров от Тюмени, парового судна, названного «ОСНОВА».

И хотя строительство велось кустарным способом, при отсутствии всякого рода технологических карт настал момент, когда прадедушка тифона и сирены возвестил о появлении серьёзного конкурента сонму различного вида дощаников. (Дощаник – небольшое плоскодонное деревянное судно с одной мачтой). Детище купца Тюфина под названием “ОСНОВА” (каламбур образовался естественным путём) не стало основой новой точки роста, уши Фрейда так и торчат, оставаясь примером осуществления волюнтаристской мечты. Купец, увидев однажды будучи в гостях у родственника в Нижнем Новгороде его пароход, «загорелся» сделать подобие у себя, и сделал, не смотря на отсутствие должной производственной базы и соответствующих кадров. Дальнейшего развития судостроение заводского формата в Слободе Туринской не получило. Но пример предприимчивого купца породил прилив новой волны инициативных людей на поприще перевалки грузов, центром которой, всё больше себя заявляла Тюмень как бурно развивающийся перевалочный пункт- transshipping point по-английски.

Важная роль кораблей в этом процессе звучит в самом определении: «transshippig point», т.е. посредством кораблей-shipping. Опять небольшая ремарка: ограниченность, недостаточный охват возможных вариантов ситуаций привели к некорректному общему определению, ограничивающемуся shippin-гом. Это подтверждает узость мелкоостровной психологии бриттов, где вся перевалка с кораблей была из-за моря. Но надо отдать должное англосаксам: островная жизнь способствовала развитию морских сообщений, стимулирующих, в свою очередь, кораблестроение, навигацию, географию, политику и др.

Наша же задача позаботиться о том, чтобы, отдавая должное, а лучше ничего не отдавая, приобрести необходимое и оптимальное из чужого опыта.

Законы Российской империи того времени благоприятствовали привлечению иностранного капитала. Вот в рамках этой тенденции и появился в 1860 г.  в Тюмени некто Гуллет Гектор Иванович, инженер, предприниматель, английский подданный. Первоначально с компаньонами, обосновавшись судостроением в Екатеринбурге и Кунгуре, быстро осознал узловой характер расположения Тюмени, и за 1860-1863 гг. развернул филиал, в виде слесарной мастерской и кузницы для сборки получаемых из Екатеринбурга корпусов судов, а также производства машинных и дельных частей. Вскоре предприятие первым в Сибири перешло от кустарного к промышленно-поточному производству. Интересно, что несмотря на заморское звучание названия фирмы «Гуллет», штат её состоял исключительно из отечественных работников.

Основательность намерений Гектора Ивановича подтверждает тот факт, что свою дочь он выдал замуж за тюменского предпринимателя Константина Логинова, вступившего после этого в управление фирмой. Сам же Гуллет направился, по приглашению известного сибирского заводчика, коммерции советника, золотопромышленника, члена Московского биржевого общества, участника Совета Московского торгового банка, соучредителя акционерного страхового общества «ЯКОРЬ», владельца чугуно-литейного завода в Тюмени Трапезникова Александра Константиновича развивать Николаевский завод близ Иркутска.

Здесь «эстафетная палочка» в повествовании о прорывной экспедиции Тюмень — Лондон переходит к фигуре, внёсшей, пожалуй, наибольший вклад в её осуществление. Это, конечно же, Трапезников А.К., список вышеперечисленных регалий которого далеко не исчерпан. С фирмой Гуллета мы не прощаемся.

Александр Трапезников приложил немало сил и средств для того, чтобы на собственном опыте убедиться в возможности доставки грузов СМП из Западной Сибири в Европу и обратно. Для того, чтобы понять, насколько это было непросто при имеющихся данных, включая климатические условия, уровень судостроения, инфраструктуры, метеослужбы и пр., коротко приведём примеры подобных попыток. Начиная с отважного голландского мореплавателя Баренца, совершившего три экспедиции по СМП, Северный Ледовитый океан не хотел сдавать своих позиций никому. В 1597 году Баренц нашёл свою кончину на Новой Земле. Дальше Карского залива проникнуть не удавалось. В 18-19 вв. русским правительством снаряжались экспедиции для исследования берегов Северного Ледовитого океана от Белого моря до устья Оби. В 1734 г. офицерами флота лейтенантами Павловым и Муравьёвым была предпринята безуспешная попытка на двух судах из Архангельска пройти к устью Оби.

В этом же году под началом лейтенанта Овцына к устью Оби была отправлена из Тобольска дубель-шлюпка «Тобол». Но, выйдя в Обскую губу, из-за морозов вынуждена была вернуться в Обдорск (ныне Салехард). В следующем году Овцын опять попытался выйти в Обскую губу, но был там остановлен льдами и вернулся на зимовку в Тобольск. С 1736-го по 1738 гг. лейтенантами Овцыным, Малыгиным и Скуратовым были предприняты безуспешные попытки пройти Карское море.

В 1768 г. поручик Розмыслов отправился на судне, снаряженным архангельским купцом Барминым, для описания берегов Новой Земли. Выйдя из Архангельска, он 16-го августа вошел в Маточкин Шар, где простоял на якоре до 6-го сентября. Но наступление сильных холодов заставило его зазимовать. Только 2-го августа следующего 1769 г. Розмыслов оставил зимовье, в котором судно было заковано льдами 316 дней. Выйдя в море, он встретил льды, повредившие судно так, что исправить его было уже невозможно.

В 1821-1824 гг. лейтенант Литке совершил четырехкратное путешествие на Новую Землю. Мнение Литке, вынесенное им из экспедиций: Карское море неудобно для плавания по причине сплошного льда. Впоследствии, когда Литке был вице-президентом Русского Географического общества, это мнение останавливало стремление русских к плаванию из Европы через Карское море в устье сибирских рек. Когда в 1862 г. М.К. Сидоров, сибирский промышленник, предлагал Русскому Географическому обществу принять от него 14000 рублей для премии тем из русских людей, которые вызовутся проплыть морем в устье Енисея, то общество отказалось от принятия денег, ибо адмирал Литке доказывал, что «морской путь к устьям сибирских рек за льдами положительно невозможен». Адмирал Литке, безусловно, имел на то основания. Ведь буквально за год до предложения Сидорова — в 1861 г. лейтенант Крузенштерн прошел в Карское море через Югорский Шар. Его целью было проплыть в Енисейский залив, но, затертый льдами в Карской губе, он оставил судно и вместе с командой, пробираясь по льду, едва спасся на полуострове Ямал.

В любом начинании немаловажную роль играет её Величество Удача: благодаря тому, что в 1869 г. не было плавающего льда, в Карском море побывало три экспедиции: одна английская и две норвежских. А в 1875-76 г. Норденшельд и Виггинс прошли из Европы через Карское море в устье Енисея.

Вот и Трапезникову поначалу сопутствовала удача. В 1877 г. он отправил из Лондона собственный пароход «Луиза» (капитан Даль), который с грузом европейских товаров  успешно прошел весь путь и самый опасный его участок, Карское море, и прибыл благополучно в Тобольск. Окрылённый успехом негоциант на следующий 1878 г., снаряжает два судна: перезимовавшую в Тобольске «Луизу» и построенную в Тюмени на Жабынском заводе трехмачтовую шхуну «Сибирь» (героиню данного повествования) с целью доставить грузы в Лондон. Далее — слово участнику торговой экспедиции тюменцу Дементьеву Михаилу Ефимовичу, входившему в команду «Сибири».

«Корабль, парусная шхуна «Сибирь» под командой шкипера, вся экспедиция под управлением директора Гайнашского штурманского училища Даля. Грузились мы в Самарово (ныне Ханты-Мансийск) салом и 22 августа вышли под буксиром парохода «Союз». С нами же шел пароход «Луиза», пришедший из Англии в предшествовавшем году. Осадка судов была – наша «Сибирь» — 9, а «Луиза» — 8. «Союз» нас оставил 2-го сентября 1878г. Нас буксировал «Луиза», на другой день мы попали на мель и судно как килевое – легло на бок. С нами был взят порожний рыбный повозок, и «Луиза», оставив нас на мели, ушел с повозками ближе к устью Оби, рассчитывая облегчиться в повозок и вернуться за нами, но нет и нет «Луизы». Поднялся сильный ветер, подняло воды, и «Сибирь» снялась с мели; тотчас же подняли паруса и отправились по назначению.

Все время шли день и ночь при боковом ветре, часто шлепались об мель, «Луизы» не видели, видели брошенный повозок (позднее выяснилось, что «Луиза» в Обской губе погибла) и таким образом 23 сентября подошли к Белому острову, где и ошвартовались. Утром подняли якорь и при неблагоприятном ветре стали пробиваться к Маточкину Шару, но встретив всё более густые льды, держали курс на Карские ворота, которые и прошли в ночь с 30 сентября на 1 октября и вышли в Северный Ледовитый океан, где нас более недели чертовски трепало, выломило фальшборты, а затем наступил штиль, болтались, вышла пресная вода. Старались добиться как-нибудь до «Народного» и зайти куда-нибудь в порт и достать воды, но вот 18-го октября стало тепло, пошёл дождь, мы набрали воды в парус, слили в бачки и при благоприятном ветре благополучно пришли к Темзе.

23-го октября бросили якорь в Гревздене, 24-го вошли в Лондон в док Мильвок, где, отгрузившись, перешли в драйдок. Отпраздновали новое Рождество, вышли с балластом в Россию 17 декабря 1878 г. Благодаря русско-турецкой войне, русских там принимали худо, только и слышно «русская свинья». Ходишь по городу в больших сапогах, по-русски нельзя, мальчишки закидают. По выходе из Англии опять попали под бурю, судно не загружено, руль плохо слушало, особенно в проливах, и мы в виду Либавы больше суток держались в море и зашли в порт только к вечеру 24-го декабря, бросили якорь в Либавском порту. Опять русское Рождество. Несколько человек уехали домой. Корабль кому-то сдали, и я уехал в Ригу, затем в Москву».

На этом рассказ Дементьева М.Е. заканчивается, какие-то штрихи к зарисовке события он даёт. Надо сказать, что Дементьев, будучи работником Жабынского завода, где была по заказу Трапезникова построена «Сибирь», после путешествия вернулся на завод.

Трапезников А.К. хорошо ориентировался в конъюнктуре судостроительной отрасли Тюмени. А ориентироваться было в чём. Как было отмечено в начале повествования, первой с 1863 г. была фирма «Гуллета и Гакса», выпускавшая, несмотря на все перипетии, судостроительную продукцию вплоть до 1910 г. Какое-то время в 1880-х годах владельцем её был и Трапезников А.К., но это так, к слову. Потому как упомянутые перипетии достойны отдельного описания и отвлекут нас от сюжетной линии: морской вояж Тюмень — Лондон — средство вояжа шхуна «Сибирь» — изготовитель средства Жабынский завод — идейный и финансовый обеспечитель — Трапезников А.К.

Так вот, следуя этой линии, вояж мы описали, визуальный образ шхуны «Сибирь» будет представлен чуть позднее, а сейчас охарактеризуем Жабынский завод, второй по хронологии, но не по значению, появившийся в 1864 г. Была ещё и третья значительная верфь английских подданных Вардропперов, основанная в 1868 г, но по той же причине, что и с «Гуллет и Гакс», осветим эту тему, если придется, под титрами — «продолжение следует». Вообще же количество верфей разного калибра в районе Тюмени доходило до восьми.

Итак, Жабынский завод. Основателем его был выходец из города Белёв Тульской губернии купец первой гильдии Игнатов Иван Иванович (1833-1915 гг.). Старинный русский город в верховьях реки Оки, ровесник Москвы, он старше Варшавы, Берлина, Берна, Стокгольма и Амстердама. К середине 19 столетия сложилась ситуация, характеризующаяся сильной конкуренцией: в 1864 г. только в Нижнем Новгороде было зарегистрировано 35 фирм, в собственности которых находилось 177 пароходов разных типов, инвестирование в пароходное дело Западной Сибири было выгодным. Это не осталось без внимания деловых людей Волжско-Камского бассейна. К ним относился и сарапульский купец Колчин Иван Савельевич, который стал компаньоном Игнатова И.И. Товарищество Колчина и Игнатова начало свою деятельность в Сибири. Всеми делами в Тюмени занимался Игнатов.

К моменту начала строительства первых цехов Жабынского завода он успел прожить в первом русском городе Сибири около трёх лет. Сам Колчин ни разу не побывал на тюменской земле. Первые цеха закладываются осенью 1864 г. Верфь начинает работать уже вскоре, но на полные производственные мощности выходит к 1871 г.

Название предприятию даёт сам Игнатов в честь преподобного Макария Жабынского, чудотворца 16-17 столетий, основавшего вблизи Белёва (родины предпринимателя) Жабынскую Введенскую пустынь (Свято-Введенский Макарьевский Жабынский мужской монастырь). За довольно непродолжительное время энергичность и осведомлённость позволяют предпринимателю вывести завод в ранг лучших в регионе, а затем в статус одного из лучших в стране. Кроме постройки собственно судов производится оборудование для мельниц, железной дороги, котлы для паровых машин, всевозможные механизмы.

В 1881 г. умирает Иван Савельевич Колчин. Согласно завещанию, его судостроительная империя переходит во владение Устину Курбатову — ближайшему родственнику, который тюменскому производству уделяет больше внимания. Наряду с расширением завода они с Игнатовым создают в Тюмени организацию под названием «Товарищство Западно-Сибирского пароходства и торговли Курбатова-Игнатова». Т.е. тандем Курбатова — Игнатова занимает одно из ведущих мест как в судостроении, так и в судоперевозках к востоку от Урала, включая Дальний восток.

Неудивительно, что именно здесь Трапезников А. К. размещает свои заказы. Несмотря на утрату парохода «Луиза», он снаряжает в следующем 1879 г. ещё три экспедиции, все они были неудачны. Погибли «Тюмень «- с салом, «Обь» — с пшеницей, «Надежду» со спиртом затёрло льдами в Байдарацкой губе. Таков был печальный результат опытов А. К. Трапезникова, предпринятых им с целью исследования СМП. И всё же упорство и настойчивость в достижении цели, несмотря на утраты, внесли свою лепту в освоение ледовых просторов Арктики. В «Записках Западно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического общества сказано, что «Северный рукав Оби открыт для плавания г. Далем, который в 1878 г. провёл здесь «Луизу» и «Сибирь». Открытие этого русла считается выдающимся событием в навигации 1878 г.»

Современник А. К. Трапезникова, тюменский предприниматель и меценат, Н. М. Чукмалдин так писал о нем в 1898 г.: ”Имя покойного Александра Трапезникова в деле, столь важном, как непосредственное сближение Сибири с Европой через Обь, должно быть поставлено одним из первых, и очень жаль, что оно так скоро забылось, и об экспедициях, Александром Трапезниковым предпринятых, нигде даже не упоминается”. Это было спустя двадцать лет после описываемых событий, сейчас же, когда минуло почти 150 лет, ситуация, к сожалению, лучше не стала. Прискорбно, но факт. А ведь, как  ростки на “жирном черноземе”  питаются живительными соками прошлого, составленными  из многих натуральных, присущих только “данной почве” компонентов, так люди, имеющие богатую, изобилующую прихотливыми поворотами  историю, формируются знанием ее во всех проявлениях. Так долой гидропонику, взрыхлим чернозем! — решили мы: три молодых человека (внуки автора этих строк Олег, Илья, Максим, совершенно случайно оказавшиеся на Рис.3) и я, их дед. А именно, сделать модель славной шхуны “Сибирь” в память о людях, свершивших все это.

Несколько месяцев поисков чертежей именно этого судна, хотя бы проекций: корпус, бок, полуширота, не говоря уже о планах палуб, не увенчались успехом. Хотя, надо отдать должное молодым участникам проекта, они довольно уверенно ориентируются на зловонных трясинах интернета (не удержался от личной оценки явления). В конце концов решили воссоздать образ шхуны, основанный на найденных конкретных материалах, относящихся к нескольким судам этого класса той эпохи. Такое допущение вполне уместно, т.к. судостроение это сфера деятельности человека, которая наряду с другими передовыми отраслями подвержена стандартизации и унификации в рамках исторического отрезка времени. В результате получилась модель, приближенная к прототипу. На сколько процентов? Решать компетентному зрителю (Фотографии модели шхуны размещены в разделе «Творчество подводников. Поделки» на сайте k-451.ru)

И в заключение, вспоминая команды судов, уходящих в неизвестность, уместным будет привести высказывание скифского философа 6-го века до нашей эры Анахарсиса:
“Есть три вида людей: живые, мертвые и те, что ходят по морям”.

 
——————-
 

Список используемой литературы:

1)    Кельин В., Чукмалдин Н. Северный морской путь, Санкт-Петербург, 1898 г.
2)    Стефашов А. Е. Тюменский купец И. И. Игнатов – один из основателей пароходства Западной Сибири.
3)    Кубочкин С. Н. Тычковка Сараи Потаскуй. Издательство Ю. Мандрики, 2002 г.
4)    История российского предпринимательства. Российское историческое общество. Деловая Россия.

 

 

Александр Румянцев

КОМАНДИР ЗДЕСЬ Я

- По местам стоять к всплытию! – прозвучало по корабельной трансляции.
Молодой штурманенок Саня Рымцев — Рым — впервые вышел в море полноправным штатным специалистом-перископщиком. На погружении он справился со своими обязанностями вполне нормально. Замечаний, во всяком случае, не последовало. На мостике и в надстройке все проверил, спустился в боевую рубку. Когда на мостике остался только командир, задраил нижний рубочный люк и доложил в центральный пост, по разрешению поднял перископ. Отрепетовал вниз о задраивании верхнего рубочного люка. В общем, все было хорошо. Но вот всплывать, будучи дублером, у Сани как-то не получилось. То, понимаешь ли, наряд на камбуз, то какие-то поручения штурмана или командира группы. Спросил у старшины команды, какие особенности действий штурманского при всплытии в надводное положение. В ответ Гена Петров язвительно поинтересовался:
- А ты какого … смотрел, когда был дублером?
- Вы же знаете, товарищ мичман, что во времена дублерства я ни разу не попал на всплытие в надводное.
- Саня, ничем помочь не могу – перископщиком никогда не был. Знаю только, что верхний рубочный люк должен отдраивать штурманский.
- Боцман, всплывай! – Скомандовал командир. Саня бодро «отрепетовал» команду по «Каштану» в центральный пост. Стрелка глубиномера малых глубин поползла вниз.
- …Глубина шестнадцать метров,… глубина четырнадцать метров,… глубина двенадцать метров…
- …Продуть среднюю! — Стрелка глубиномера стремительно дошла до нуля. — Отдраить верхний рубочный люк!
- Есть отдраить верхний рубочный люк! – ответил Рым и доложил в центральный — Отдраивается верхний рубочный люк! – и, не дожидаясь ответа, быстро полез вверх по трапу. Повернул кремальеру и толкнул люк вверх.
Какое это было наслаждение — дышать свежим морским воздухом! Саня поднялся в надстройку, достал сигарету, прикурил, глубоко затянулся и… услышал голос Филатова из боевой рубки:
- Отдраен верхний рубочный люк, отдраен нижний рубочный люк, командир корабля выходит на мостик! Управление вертикальным рулем в надстройку! Вахтенному офицеру прибыть на мостик!
И тут до Сани стало доходить, что он сделал что-то не то.
Филатов поднялся в надстройку и тоже достал сигареты. Сунул сигарету в рот, подался к Рымцеву:
- Дай прикурить, штурманенок, а то я зажигалку внизу оставил.
Ожидающий разноса Саня забыл, что в кармане у него лежат спички, судорожно протянул руку с дымящейся сигаретой. Филатов прикурил, сделал несколько затяжек. Потом пошел под козырек и, обернувшись, сказал застывшему Рыму:
- Понимаешь, Рымцев, командир здесь все-таки – я!

ШУТКА

«Зам на корабле фигура необходимая, но бесполезная».

Межпоходовый ремонт сократили втрое.

Вначале все шло хорошо и по плану. Затем выяснилось, что для двух «буках» (подводные лодки проекта 667Б) Тихий океан — это всего лишь лужа. Проще говоря, они почему-то столкнулись. Говорили разное и доподлинно неизвестно, что там произошло. Тем более, что сказать об этом пришлось только потому, что экипаж Филатова «выкинули» в море гораздо раньше, чем предполагалось.

Еще важнее понять для нашего рассказа, что не хватило времени и сил избавиться от крыс и тараканов, которых незадолго до передачи развел на корабле второй экипаж.

Да о чем говорить, если при выходе в точку погружения, боцман, управляя вертикальным рулем, сидел «под козырьком» на говяжьих полутушах, а свободный от вахты народ, не опускал, а просто швырял эти полутуши с девятиметровой высоты в центральный пост, где от ошметков мяса и костей вахтенные едва уворачивались. Как бы то ни было, погрузились вовремя, и бодро «поперли» через весь океан к берегам Пендосии, чтобы выполнять свой долг и оправдывать свое назначение. На переходе наводили на корабле порядок – большие приборки каждый день – стараясь попутно загадить океан, выбрасывая в него все лишнее. Когда все «устаканилось» и наступила рутина боевого патрулирования (маневрирование по глубине, отрыв от слежения, сеанс связи и определения места один раз в трое суток, аварийные тревоги из-за некачественного ремонта или отсутствия такового, вахты, занятия, в том числе и политические, отработки), тут и выяснилось, что поголовье крыс увеличилось.

«Все на борьбу с крысами!» — вскричали «отцы-командиры», и даже гарантировали «срочникам» отпуск. Тем, которые, как на старом флоте, предоставят 30 (или сколько там?) хвостов. Желающих не нашлось. И не то, чтобы отпуск был никому не нужен – просто на вахте ловить крыс не получалось. Они же не дуры обитать в реакторном или турбинных отсеках, где жрать нечего. Ареал ограничивался отсеками со второго по пятый, где люди живут. Живут люди – есть еда. Самые крупные особи почему-то обитали во втором отсеке, где расположена кают-компания. Объяснить это не брался никто, потому как харч у подводников не зависит от чинов и званий. В четвертом же отсеке было самое большое поголовье. А как иначе? Тут тебе и столовая личного состава, и камбуз, и посудомойка, и – главное – ДУК, устройство по типу торпедного аппарата, через которое с корабля всякую хрень за борт выстреливают, в том числе и пищевые отходы. Но и в этих отсеках у вахтенных не было времени на охоту. Во-первых, чем ближе к «центральному», тем строже контролируется несение вахты, проведение занятий, а свободного времени с трудом хватало отдохнуть из-за частых аварийных тревог и прочей «лабуды», которая бывает, когда корабль к походу не подготовлен. Вахтенные в нижних помещениях изредка настраивали примитивные ловушки, но за ними не было времени смотреть. Крысы же в этих ловушках получали еще один гарантированный источник питания.

И тогда на защиту корабля от «серой чумы» грудью встал заместитель командира корабля по политической части капитан 2 ранга Дубенко Владимир Ильич. «Наш Ильич!»- как говорил о нем Филатов.

Надо сказать, что зам соответствовал своей фамилии по всем показателям на сто процентов.  Рост выше среднего, сантиметров сто семьдесят пять, при этом вес сто тридцать килограммов. Шевелюра попавшего под ураган гамадрила. Голова-чурбачок с рубленым лицом и глазками-буравчиками. Кругозор читающего «Мурзилку». Обладатель единственной извилины в голове (видимо от фуражки). Идейный наставник и главный воспитатель, у которого в отношении мичманов, личного состава срочной службы и младших офицеров в обиходе было одно выражение:

- Я тебя сейчас по переборке размажу, легче будет закрасить, чем отскрести!

Старшим офицерам мог походя сказать:

- Да пошел ты на х…!

Если кто-то пытался возразить или высказать недовольство подобным обращением, мгновенно багровел, глаза наливались кровью, и откуда-то из глубины утробы ползло хрипло-сдавленное:

- Ы-ы-ы-ы-ы!.. Посажу!..

В море обязанности у зама не обременительные. По сигналу учебной тревоги прибыть в центральный пост и поменьше соваться во что бы то ни было. В повседневной жизни вахту не несет. Чем занят в свободное от еды и сна время в своей каюте – никому неизвестно. Перед автономкой приносит ворох чистых «Боевых листков», ватман, цветные карандаши – фломастеры только входили в моду и были огромным дефицитом – и раздает это вахтенным офицерам вместе с типовым планом политико-воспитательной работы на корабле. Потом собирает вахтенных офицеров в кают-компании на подведение итогов боевой и политической подготовки за неделю и определяет, кто победил и какой боевой смене на следующей неделе смотреть лишний фильм. Вот, наверное, и все. В общем, закрыл рот – матчасть в исходном.

Передвижение свое по кораблю «наш Ильич» ограничивал с первого (гальюн) по пятый (душ) отсек. Боевые посты в корме обходил только по указанию командира. Развесил по отсекам плакаты типа «Болтун – находка для шпиона» (!). Это на корабле, который в течение трех месяцев не всплывает в надводное положение.

И вдруг появилось занятие, которое не требует ума, специальной подготовки и оснастки. А отдых для души сродни рыбалке или охоте.

«Нашему Ильичу» соорудили ловушку из ящика из-под тушенки.

Металлические полосы обивки ящика разрезались с одной стороны, гвозди аккуратно вытаскивались, содержимое выгружалось. Оставшиеся целыми полосы с другой стороны ящика играли роль своеобразных  шарниров и не давали крышке смещаться. Ящик надо было положить крышкой вниз, приподнять с той стороны, где полосы разрезаны, положить приманку и подставить небольшую деревяшку, к которой привязан шкертик, — ловушка готова. Дождавшись, когда крыса заинтересуется приманкой под ящиком, дернуть шкертик. В девяти случаях из десяти крыса попадалась.

Зам встал на вахту. И тут в его характере обнаружились  некоторые положительные черты. Терпение и усидчивость «нашего Ильича» поразили всех. Он как кот у мышиной норы сидел тихо и неподвижно, держа конец шкертика в руке. Как только крыса оказывалась под ящиком, следовал рывок, и добыча попадала в замкнутое пространство. Вот только извлекать крыс из ловушки зам сильно боялся. Для этого приглашался кто-то со стороны, чаще всего вахтенный четвертого отсека.

Через несколько дней после начала охоты сформировались две неравнодушные команды: «болельщиков» и «сатириков».

В команде «болельщиков» выделялся мичман Слонов, которого весь экипаж от молодого матроса до командира называл дядей Колей. Дядя Коля обслуживал и ремонтировал приборы, относящиеся к главной энергетической установке, и был так называемым «односменщиком», т.е. вахту он не стоял, но в любое время дня и ночи его могли «выдернуть» для устранения неисправности. Дядя Коля «болел» азартно до самозабвения, как на стадионе во время матча.

Неформальным лидером «сатириков» стал мичман Бельчинский Юра. С его подачи по кораблю расходились саркастические шутки по поводу еще одной ракетной шахты в четвертом отсеке (сидящий между третьей и четвертой шахтами зам мог поспорить с ними габаритами). Юра уверял всех, что «наш Ильич» выполняет персональную установку политотдела, личным примером показывая готовность к борьбе с вероятным противником и с собственными несознательными моряками.

Командир БЧ-4 Тихонов Геннадий, проходя в «курилку», посмотрев на охотящегося зама и услышав очередную реплику Бельчинского, сказал:

- Да и х…й на него. Наконец-таки хоть каким-то делом занят и с глупыми вопросами не пристает, мозго…б.

Очередное подведение итогов социалистического соревнования между боевыми сменами Дубенко пропустил. Когда его стали приглашать, дескать вахтенные офицеры ждут, бросил свое занятие весьма неохотно.

Филатов, узнав, что зам не вышел на отработку по борьбе за живучесть, вызвал «нашего Ильича» к себе:

- Слушай, вождь еб…й, ты должен быть примером для всех и вдохновлять на выполнение поставленных задач. А ты, сука, когда отсек будет гореть или тонуть, постараешься съе…ся из него, потому что как пользоваться средствами защиты и как бороться за живучесть не знаешь и не умеешь! Еще раз услышу, что ты вместо отработки х…ней маешься, я тебя е…ть буду как сраного кота! Внял?!

Теперь Дубенко стал выполнять минимум: отработка по БЗЖ, еженедельное подведение итогов соцсоревнования, контроль за вывешиванием  на стенде полученной по радио информации о жизни в стране, и даже стал проводить в одной из групп политзанятия. Группа бессовестно пользовалась новой страстью зама. Во время занятий кто-нибудь «случайно» упоминал о крысах, другой бросал реплику об охоте на крыс. После этого зама было не остановить. Какое там великое теоретическое наследие или политика партии и правительства! Дубенко рисовал картины «великой охоты», делился нюансами и особенностями «подводного сафари». Под его рассказ группа отдыхала.

В остальное же время «нашего Ильича» можно было по-прежнему увидеть в нижнем помещении четвертого отсека. Либо напряженно-сосредоточенного перед очередным рывком, либо возбужденно-громкогласного в обсуждении с дядей Колей удачного результата охоты. Они в какой-то степени подружились, эта пара, которая даже внешне выглядела странной – маленький, похожий на грача с роговыми очками на носу Слонов и монументально огромный «наш Ильич».

Окончились охота на крыс и дружба дяди Коли с замом неожиданно и одновременно.

Моряки всегда любили пошутить, а уж подводники особенно. Старшина команды торпедистов Пильмейстер Петр пошутить любил. Высокий, лысый, тощий, внешне нескладный мичман двигался с быстротой и бесшумностью кошки. Спустившись по трапу в нижнее помещение и проходя мимо «охотников» в курилку, он остановился, оглядел крысу, шевелящуюся около ящика с приманкой, напряженные спины и вытянутые шеи дяди Коли и «нашего Ильича», а потом легкими касательными движениями пальцев пробежался по спине зама от задницы до лопаток и исчез в курилке.

Наверное, в голове «нашего Ильича» мигом нарисовалась картина, как огромный серый пасюк карабкается по спине, чтобы вцепиться огромными зубами в шею. Заорав так, что услышали за закрытыми переборками третий и пятый отсеки, зам подскочил, ударился головой о подволок, приземлился, разломав задницей ящик, на котором сидел, и выпученными глазами уставился на мичмана Слонова.

- Чё орать-то? Так всех крыс можно распугать, — невозмутимо сказал дядя Коля.

Дубенко, осознав, что его спине и шее ничто не угрожает, что это была не крыса, посчитал Слонова именно тем, кто сыграл с ним злую шутку. Он долго орал на мичмана, рисовал картины одну страшнее другой, что он сделает с дядей Колей, как он размажет его по переборке и т.д. Маленький мичман в нелепых роговых очках молчал, но когда зам заткнулся, тихо, но внятно произнес:

- Товарищ капитан второго ранга, перестаньте, пожалуйста, на меня орать … От вас говном воняет.

Обосрался зам или нет, история умалчивает. Но воняло от него очень сильно.

ДМБ

- Экипаж, равняйсь! Смирно! Равнение на средину! – старпом Гареев повернулся навстречу Филатову, который со своим замом Дубенко подходил к строю.

- Товарищ командир, экипаж РПК СН…

- Вольно! – скомандовал  командир, — я попросил построить экипаж, чтобы еще раз напомнить некоторые требования, которые должны выполняться на протяжении всего нашего перелета…

Автобусами экипаж подвезли на ВПП военно-транспортных самолетов, которая была существенно дальше от здания аэропорта, чем полоса гражданских. И там наготове стоял белоснежный красавец Ту-154. На нем «филатовцы» в начале апреля 1979 года должны были лететь через весь Союз, чтобы попасть в Эстонию, где находился Центр подготовки и переподготовки экипажей ракетных АПЛ.

- … Самолет нам предоставлен Главнокомандующим ВМФ адмиралом флота Советского Союза Горшковым. Это его личный самолет. Поэтому мы должны быть вдвойне аккуратными, чтобы после нас в самолете остались порядок и чистота, которые есть в нем сейчас. Также хочу отдельно обратиться к морякам срочной службы, которые увольняются в запас нынешней весной. У некоторых есть дурная привычка царапать срок своего ДМБ где попало и на чем попало. Предупреждаю, если мне доложат о чем-то подобном, это отразится на сроке увольнения в запас. Особенно предупреждаю своего зама…

Капитан второго ранга Дубенко подтянулся, насколько позволял живот, строгим взглядом прошелся по лицам стоящих в строю, всем видом показывая, что этот вопрос он будет лично и очень бдительно контролировать.

- … У него, говорят, ДМБ-82, так он в Рыбачем уже все заборы исцарапал!

Смех экипажа перекрыл рев пары взлетающих истребителей-перехватчиков.

КОШМАР

Звали его Белов Сергей. У него была круглая физиономия с оттопыренными ушами и маленьким носом, покрытым веснушками. Пухлые губы были готовы улыбнуться всем и вся. Добрые медового цвета глаза смотрели открыто и весело. Чуть полноватый, чуть рыхловатый, он был олицетворением чего-то спокойного и несуетливого. И непосвященным сначала было непонятно, почему это создание носит кличку, не соответствующую ни принятым на флоте порядкам, ни своим внешним данным. Белова Сергея звали – Кошмар.

Весной, в Эстонии, где экипаж Филатова был на переподготовке, перископщику Рымцеву Сане – Рыму – старшина команды штурманских электриков Гена Петров сказал:

- Санек, готовься к повышению.

- Я и так торчу выше некуда. Или нам поверх ограждения рубки еще что-то собираются захреначить с лазом туда? – съязвил Саня.

- Не вые…вайся!  С компасами справляешься. По приезду в Рыбачий будешь старшим спецом.

- «Не вые…вайся»,  — передразнил Саня, — приедем на Камчатку, а там на это место уже какой-нибудь молодой мичман пришел.

- Слушай, Рым, а ты, однако, карьерист! Не замечал раньше. Короче, в штатном расписании ты уже на освободившемся месте, так что «будь спок», как говорят. Когда примем корабль, на штате старшего спеца заскачешь, только пиджаки будут заворачиваться. Дадут молодого после учебки, сделаем из него перископщика — и все у нас будет тип-топ.

В июне вернулись в «родные пенаты».

Переодевшемуся в рабочее платье Рымцеву Сане дневальный «радостно» сообщил, что его ищет дежурный по команде.

- Дали молодого штурманенка из ленинградской «учебки», — пояснил мичман Беляков,  когда Рым поинтересовался, какая в нем появилась надобность, — Гена Петров сказал, чтобы ты им занялся

- А Петров где?

- Саня, где может быть женатый человек, который почти два месяца не был дома? Жене титьки мнет!

- А молодой где?

- А хрен его знает, где он! В курилке, может быть… Слушай, Рымцев, найдешь!

- Фамилия-то хоть как? – спросил Саня.

- Штурманенок! – осклабился боцман.

В курилке стояли «устиновцы» — на этаже квартировали три экипажа – и слушали Володьку Майорова, раскрыв рты. Майор рассказывал, как он в «самоволке» «трахал» блядовитых девчонок в Палдиски. Рым знал, что майоровская «самоволка» продолжалась всего пятнадцать минут, после чего патруль сопроводил его на гауптвахту, где Володька «отдыхал» десять суток на работах внутри учебного центра. С «губы» Майор вернулся злющим, как хорек, но сейчас, чувствуя к себе повышенное внимание, заливался соловьем:

- …Травка невысокая, мягкая. Легли, я ей подол задрал, а она…

- Мужики, кто знает, где «филатовские» молодые? – перебил Майора Саня.

- Тебе кто нужен?

- Штурманенок.

И тут от стены отделилось нечто домашнее с простодушным лицом, добрыми глазами, в рабочем платье, сидящем на нем, как пижама:

- Это я.

- Головка от …! Зовут как?

- Сережа, — чуть подумав, — Белов.

- Пошли!

- Куда?

- Е…ть верблюдА, пока лежит, а то встанет и убежит! Ты за месяц, что ошиваешься здесь, подшиться не мог?! Ходишь, как девочка в платьице!

- Я шить не умею.

- Ладно, — осознавая, что это – его «замена», проворчал Саня, — сейчас сделаем.

И заорал:

- Холод! Холод, … твою мать!

- Чё орешь? – высунулся из баталерки Серега Холодов – турбошвея – то есть, турбинист, строчивший на обычной швейной машинке, как бог, и уверявший, что до службы швейной машинки в глаза не видел.

- Молодому моему «голландку» сделай, а то он в ней при ходьбе путается, — заржал Саня. Повернулся к Белову: — Снимай!

- Пусть постирается сначала, а то от него камбузом и гальюном воняет.

- Холод, тебе не все равно? Перешьешь, я его в бойлерную к землякам отведу, там и постирается, заодно помоется. И я попарюсь, а то давно веничком не хлестался. Могу тебя с собой взять.

Золотые руки у Холодова – на все про все ушло не больше получаса. Даже погончики «ТФ» пристрочил. И Саня попросил:

- Серега, ты ему и штаны немного «подманди», а то в этих он на Гавроша похож.

Тут подало голос домашнее создание:

- А можно мне так же сделать брюки, как у вас?

Рым с Холодом, носившие брюки в соответствие со сроком службы, от такой наглости, мягко говоря, чуточку обалдели. Первым пришел в себя Рым. Сказав Белову, что он думает по поводу онанирующего родителя и шитья флотской формы, попросил Холодова:

- Сделай, чтобы мотня у него возле колен не болталась.

Когда поднимались на сопку к бойлерной, Белов спросил:

- А как тебя зовут?

- Меня не зовут, сам прихожу… Саня. Можно, Рым…

Напарившись, Саня пил чай с медом, рассказывал землякам про Палдиски, привирая и приукрашивая действительность, ожидая, когда Белов закончит «постирушку» и помоется в душе.

А через день «филаты» принимали от второго экипажа корабль. Сане Рымцеву действительно пришлось покрутиться – принимать нужно было и новое, и старое заведование. А когда Белову выдали «вопросник» по изучению корабля и освоению специальности, мичман Петров сказал:

- Белов, изучать устройство корабля тебе поможет Рымцев, ему же будешь докладывать то, что изучил.

У Сани глаза на лоб полезли.

- Товарищ мичман, мне сдохнуть здесь?

- Не сдохнешь, — отрезал Петров, — сам говорил, что терпеть не можешь торчать в казарме. Тебе что, трудно у молодого знания проверить? Кстати, ты сегодня, как старший специалист, заступаешь дежурным по БЧ – «раз».

- …ец! – только и нашелся что сказать Саня.

- Значит так, сегодня изучаем устройство третьего отсека, — и Рым, удивляясь собственному красноречию, таскал за собой молодого от нижнего помещения до центрального поста, объясняя, как тому повезло, что он получил такую хорошую специальность и попал в такой хороший и большой отсек, где расположен такой отличный и современный навигационный комплекс. Белов кивал, улыбался, пару раз приложился головой, но ни разу не выругался. Когда красноречие Рыма иссякло, Белов спросил:

- Рым, а когда кушать будем?

- Успеешь, нажрешься. Тебе самому надо еще раз пробежаться, внимательно все просмотреть, вспомнить, что я тебе говорил. Завтра, когда КЭНГ придет на корабль, попроси, чтобы он взял для тебя в секретной части книжку по устройству корабля. У каждого офицера есть такая – сами рисуют и пишут. Здорово помогает. Я когда на самоуправление сдавал, мне штурман брал – так все махом пролетело. Ладно, пойдем в гиропост. Сейчас «бачковые» с камбуза придут — сходим в четвертый, «почифаним», пока горячее.

Поели, сходили на пирс покурить. Стоя в дверях гиропоста, Рым сказал:

- Как договорились, еще раз пробегаешься по отсеку, вспоминаешь все, что я тебе рассказывал, если возникают вопросы, приходишь. Когда закончишь, возьмемся за следующий вопрос. Внял? Я пойду вахтенными делами займусь.

Не успел Саня заполнить журнал, как в гиропост вошел Сергей Пиляев, штурманенок, закадычный дружок Рыма.

- Пила, ты заново на «верхнюю» заступил?

- Саня, я ногу подвернул – болит, а с головой у меня все в порядке, ею я не болею.

- А на «базу» почему не пошел?

- Хрен ли ходить туда-сюда, ноги бить! Все равно утром опять на корабль. Как тебе молодой?

- Нормально. Устройство отсека изучает.

Серега ехидно усмехнулся:

- Это ты так думаешь! Он в 66-ой устройство твоей коечки изучает. Захожу в каюту –опа! – Рым дрыхнет. Подхожу – нет, молодой. Я у него спрашиваю, какого хрена разлегся, а он говорит, что ты его отправил.

Даже по сигналу учебной тревоги Рымцев не перемещался с такой скоростью между отсеками. Влетев в каюту «люксов» по левому борту, он увидел храпевшего на его койке Белова.

- На флоте подъем сыгран! – проорал Рым, пихнув молодого под ребра.

- Сань, я только зашел, — начал оправдываться Белов, но Рым его не слушал:

- Подпрыгнул, чудо в перьях, и, обгоняя собственный визг, полетел в гиропост! Если догоню – получишь в ухо.

Глядя вслед убегающему Белову, Рым подумал, что «встрял по-крупному».

Неделю все повторялось с завидным постоянством: Рым водил Белова по отсекам, объяснял сам, просил других, чтобы объясняли и рассказывали, потом уходил в гиропост, а через некоторое время находил Белова спящим. Не найдя однажды Белова в 66-ой каюте, был очень удивлен, но недолго. Выглянувший из каюты напротив, Майор поманил его пальцем, и, когда Саня вошел, показал ему на задернутые шторки и прошептал:

- Твой спит…

Озверевший Рым сбросил Белова с койки, когда тот поднялся, хлестанул по заспанному лицу и, уже убегающему, отвесил смачный пинок.

- Убью! – повернувшись к Майору, устало сказал Рым, — бля буду, убью! Я – как сука кручусь, а эта падла спит спокойно. Вчера, говорят, переходил из четвертого в пятый и уснул прямо в переборке. Полный …ец!

Назавтра после подъема флага Петров отозвал Рымцева в сторону:

- Саша, сейчас слышал разговор штурмана с командиром группы  – говорят, «годовать» начал, издеваешься над молодым…

- Это еще надо посмотреть, кто над кем издевается, — Рыма затрясло от злости, — прокукарекали, а сами даже не поинтересовались, что эта сволочь из себя представляет. И ты вместе с ними. Не уберете его от меня – убью!

- Успокойся! — и Петров объявил, что Белов прикомандировывается в экипаж Лысова – те в канун автономки остались без перископщика.

По известному раздолбайству, никто не поинтересовался, имеет ли Белов допуск к самостоятельному управлению. Когда все прояснилось, отыгрывать назад было поздно, а «филаты» лишились еще и Пиляева: тот, хотя и был «на лагах», перископы знал. Уход Пиляева огорчил Рыма, но радость от ухода Белова была сильнее.

Ремонт, суета, работы, вахты. Все как-то забылось, жизнь вошла в свою колею. Вопреки всем прогнозам, ремонт затягивался. Пожалуй, впервые почти не было авралов и вечного «Скорей! Скорей!». Накануне выхода «филатов» в море на сдачу задач боевой подготовки, вернулись из автономки «лысые». Перед отъездом в санаторий в родной экипаж прибежал Пиляев. Узнав, что выход в море задерживается, обрадовался, что сможет еще успеть пойти со своими.

- Как там Белов? – поинтересовался Гена.

- Сейчас приведут! – засмеялся Серега.

- То есть как «приведут»? – не понял Петров.

- А так! Лысов сказал, что этот воин и так отдохнул достаточно, в санатории ему делать нечего, пусть пи….ет в родной экипаж и сдает на самостоятельное управление. А чтобы тот по пути не заснул и не потерялся, поручил это своему помощнику.

- Та-а-а-к, — протянул Рым, — значит, все заново. Он что, и на самоуправление не сдал?

- Не-а. Там вообще прикол сплошной. Белов теперь имеет «кликуху» Кошмар. Сам Лысов дал. Представляете, вышли в точку погружения, начали погружаться. У «лысых», пока люк не подожмет, вода хреначит в боевую рубку. Белов как увидел воду, перднул со страху и сознание потерял. Помощник к нему кинулся, а Лысый говорит: «Оставь засранца. Чтобы я его здесь больше не видел – вонь от него одна! Ты его куда-нибудь пристрой». Про то, как, очнувшись, Белов истерику закатил и потребовал (!), чтобы его выпустили, потому что ему страшно, я молчу, об этом отдельно рассказывать надо. Помощник поставил его вестовым в кают-компанию и уже в первый день начал жалеть об этом: Белов расх…ярил половину фарфорового сервиза, разбил несколько фужеров, в том числе именной командирский.

Дальше Пила поведал, что через неделю в кают-компании пили компот из эмалированных кружек, а выдачу шоколада пришлось проводить лично интенданту. Когда Лысов стал выговаривать старшему офицеру о скудности сервировки, выяснилось, в чем причина. Вот тогда командир впервые произнес:

- Блядь, кошмар какой-то! Уберите его на х… из дневных.

Убрали. Поставили помогать ночному вестовому и поняли, что сделали это опрометчиво. Во-первых, Белова сложно было найти для выполнения обязанностей. Во-вторых, ночной вестовой уследить за своим «помощником» не мог. В результате деликатесы несколько раз офицерам «прощались», копченая колбаса подавалась в очень ограниченном количестве. С морды Белова, заметно раздавшейся, не сходили «бланши» и ссадины, но его это не останавливало. На все упреки, претензии, требования и увещевания он говорил, что на лодке под водой ему очень страшно, и только сон и еда успокаивают. Из кают-компании его убрали по приказанию командира.                                                                                         Случилось это так. Лысов вышел на завтрак, сел за накрытый стол, спросил у вестового, наливавшего ему чай в единственный целый стакан, почему на столе нет сыра.

- Одну секунду, товарищ командир.

Вестовой вышел в буфетную. Затем в дверях появился Белов с тарелкой в руке. На глазах у Лысова Белов пальцами взял ломтик сыра с тарелки и отправил его в рот.

- Ты что, воин, совсем ох…ел в атаке! – заорал Лысов – Тормоза отказали?!

Белов уронил тарелку, она разбилась, сыр разлетелся, а «виновник» вытянулся по стойке «смирно».

- Тормозов у него отродясь не бывало, — хмуро констатировал штурман, — или наоборот: он по жизни — сплошной тормоз.

- Это не моряк, это выкидыш троглодита! Уберите его на х…й отсюда, чтоб я его не видел! Кошмар!!! Штурман, это, кажется, ваше «чмо»? Забирайте и воспитывайте!

- Нет, товарищ командир, — твердо сказал штурман, — пока он жрет, срет, спит, мы можем быть относительно спокойны. Но если его допустить в гиропост, а тем более отправить по отсекам – он нас утопит.

- Кошмар! – повторил Лысов.

Белова поставили «вечным» рабочим по камбузу. «Вечность» продлилась ровно неделю. На большее дневного кока не хватило. Когда срезанное с костей мясо оказалось на палубе, куда чуть раньше был пролит компот, кок со всего размаха врезал Белову в ухо, не дав упасть, залепил подзатыльник и пинком вышвырнул с камбуза:

- Сука, лучше не попадайся на глаза, убью скотину! Правильно Лысый сказал, это кошмар настоящий. Бл…дь, от него вреда больше, чем от вероятного противника.

Последняя попытка пристроить к делу «убогого» была сделана в посудомойке, после чего в столовой личного состава тоже перешли на эмалированные кружки. Белова оставили в относительном покое. Правда, регулярно выгоняли из-за стола, где он, естественно, занимал чье-то место. Сбрасывали с коек, потому что после вахты хотелось отдохнуть. А еще и потому, что за все время его так и не смогли заставить постирать РБ.

- «Духан» от него стоит – закачаешься! – закончил рассказ Пила и убежал, бросив напоследок, — так что, Рым, опять тебе его на помывку вести.

- Ну уж нет, — сказал Саня, — для этого мичман есть!

- Есть предложение списать это уе…ще на берег, — высказал идею мичман Бельчинский, — за каким х…ем он нам такой нужен?

Гена Петров подскочил аж до подволока:

- Ты думаешь, Юра, это легко? Все ноги обобьешь, пока докажешь, что этому разъ…ю не х…й делать на корабле. Попробуем все-таки обучить, воспитать…

- Вот вы, мичмана, обучайте и воспитывайте. Если попробуете на меня повесить, то предупреждаю – я его пришибу. А сегодня определяйтесь, кто меня меняет на вахте. Я вечером иду в казарму. – «проголосовал» Рым.

Открылась дверь гиропоста, и на пороге возник Белов:

- Здрасьте!

- Я в боевую рубку, — проходя мимо Белова, Рым «въехал» тому в бок, – «Здравия желаю» надо говорить, сволочь, – толкнув падающего Белова на мичмана, вышел, хлопнув дверью.

Веселая жизнь началась у БЧ-1.

- Кошмар! – вопил Петров.

- Кошмар! – вторил ему командир группы.

- Кошмар! – стонал штурман.

Приехал из санатория Пиляев, и Рым почувствовал себя несколько лучше. Сходили на контрольный выход. А еще через день было объявлено, что скорее всего следующей ночью корабль уйдет в автономку.

Во второй половине дня команда собралась в гиропосту. Вместе со штурманом вошел незнакомый мичман, и Рым понял, что занимая штат старшего специалиста, он снова пойдет в море на перископах.

- Мичман Луговой, — представил прибывшего штурман, — прикомандирован старшим специалистом из экипажа Есаулова. Знакомьтесь.

- Товарищ капитан-лейтенант, а я что, опять в автономку пойду? Из морей и в моря?

- Понимаешь, Белов, мы из тебя героя-подводника сделаем. В море будешь ходить без отдыха, пока не сдашь на самостоятельное управление, а команда тебе помогать будет.

Те, кто бывал на «азухе» (атомная подводная лодка проекта 667А или 667АУ), знают, что по левому борту за дверью в надстройку  есть пятачок величиной едва ли с квадратный метр, от которого далеко вверх уходит трап, где находится верхний рубочный люк. На пятачке у двери когда-то лежали деревянные «рыбины» — настил, но на очередном погружении их не стало, только в память остались торчащие из палубы шпильки, на которых эти «рыбины» крепились. Ночью, когда проклявший весь белый свет старшина команды Гена Петров прикорнул на лежаке в гиропосту, Белов поднялся в надстройку, подошел к трапу и … прыгнул вниз на площадку. Попав точно в площадку (!), он пяткой угодил на шпильку, пробив подошву тапочек и повредив пяточную кость. Стараниями Петрова и дежурного по кораблю Белов был отправлен в госпиталь.

Утром, перед подъемом флага, старпом доложил Филатову о происшествии с подробным описанием случившегося.

- Кошмар! – промолвил командир.

 

 

Владимир Васильчиков

Родным душам и телам посвящается

 

БАЛЛАДА О НАСТОЯЩЕМ ПОДВОДНИКЕ

(праздничная)

 

Служить на подлодке довольно занятно:Где мичман, матрос, офицер – непонятно.Кто в потной ручонке сухарик зажал? Поди догадайся – матрос, адмирал?

 

 

Седая лысина прикрыта

Пилоткой черной, как корытом.

Лоб как стиральная доска,

В глазах суровая тоска.

 

Нос ловит запахи в момент,

Ушами чует дифферент,

Из глотки льется, как набат,

Веселый и командный мат.

 

Торчат две пятки сквозь носки,

На грудке не видать соски,

Зато огромнейший живот

Из-под рубахи нагло прет.

 

Что ниже пояса – секрет.

Но, может, ничего там нет…

А то, что грязный, злой, голодный –

Такой подводник самый модный.

 

Поскольку редок миг покоя,

Спит головою вниз и стоя.

И вот подобная голота –

Основа боевого флота!

 

Им власть огромная дана.

На них надеется страна!

Поскольку он своей ракетой

Сотрет любую дрянь со света.

__________________________

 

Кто в этом портрете себя узнает,

Пусть   …надцать стаканов за Праздник нальет.

И с правой, и с левой товарищ наш пьет:

«За День ВМФ! За подводный наш флот!»